Как сложилась судьба губахинских горняков после закрытия шахт

Покорители лавы

Некогда Кизеловский угольный бассейн был известен всем именно своими шахтами. Впрочем, иначе и быть не могло. Тут и героический труд горняков в годы Великой Отечественной, и знаменитый поджаровский метод бурения, и заслуги наших шахтёров в послевоенное время…

Вообще, в те времена труд горняков был одним из самых почётных и самых высокооплачиваемых. И это вполне объяснимо, поскольку уголь является основой многих производств, да и работа в забое – далеко не сахар. Но, что важно отметить, в шахту шли и оставались там трудиться не из-за того, что больше некуда было. Шахту любили, дорожили своим коллективом и стремились оправдать возложенное доверие.

Шахтёрский дух, шахтёрская дружба, трудолюбие – всё это надолго засело в генах местных жителей. Впрочем, лучше самих горняков о том, как всё было и как сложилась их судьба после закрытия шахт, не расскажет никто.

ВАЖНО ДОВЕРИЕ

О том, как сложилась судьба губахинских горняков после закрытия шахт, мы решили узнать у них самих. Итак, наш первый герой – Рафик Аглямович Мубаракшин. Коренной губахинец, окончил школу № 20. 24 года проработал на шахте «Ценральная». Шёл туда целенаправленно. Как говорит, привлекала и хорошая зарплата, и шахтёрский труд сам по себе. Да и семейная династия начинала складываться. На шахте трудились его отец и старший брат. Начинал проходчиком.

— Конечно, было нелегко. Случалось всякое: порой кто-то из товарищей на поверхность уже не возвращался из-за аварии. Но это не заставляло остальных пасовать перед трудностями. На шахте работали действительно героические люди.

Возможно, так бы и работал дальше Рафик Мубаракшин, но заболели руки. Ему предлагали трудиться на поверхности. Шахту покидать не захотел. Окончил техникум, вернулся на «Центральную» уже в качестве мастера. Затем стал помощником начальника участка.

Когда Рафика Аглямовича спрашивают, чем запомнились годы, отданные шахте, он первым делом вспоминает не трудности профессии, даже не опасность таковой, а шахтёрскую дружбу.

— Шахтёрская дружба – самая крепкая и настоящая. Я всегда гордился, что был шахтёром. Мы были как одна семья. А иначе и невозможно. Знаете, в шахте главное – доверие. В забое случается всякое, и первый, кто придёт к тебе на помощь – это тот, кто трудился бок о бок. Ну и, конечно, шахтёров всегда отличало упорство в труде, в достижении цели. Горняцкий характер особенный.

Рафик Аглямович за двадцать с лишним лет работы в шахте стал полным кавалером ордена Шахтёрской славы. Был награждён медалью «За трудовую доблесть», с честью носит звание почётного шахтёра. Во время беседы спрашиваем шахтёра, действительно ли профессия была когда-то в таком почёте. Рафик Аглямович соглашается. «Конечно. Шахтёр – профессия героическая. Конечно, каких-то особых привилегий, пожалуй, не было. зарплаты, правда были хорошими».

Что касается закрытия шахт, Рафик Аглямович говорит, что горняки предполагали это. Раньше «Центральной» закрылись «Кючевская», им. Крупской. Другое дело, что здесь можно было ещё работать. Целых пластов хватило бы ещё года на три минимум. На шахте № 4 вообще оставались хорошие запасы.

— Скажите, пожалуйста, а при закрытии и сразу после того шахтёрам оказывалась какая-то помощь со стороны администрации?

— Тогда время само по себе было сложным, потому особо о помощи мечтать не приходилось. Но тем не менее, кому-то помогали найти другую работу в городах КУБа, кому содействовали в переезде в другой город. К примеру тогда многие уехали в Ростовскую область, в Донбасс. Была группа бывших горняков, кому помогли бесплатно освоить профессию водителя в Кизеле. На произвол судьбы не бросали. Да и постепенно всё стало налаживаться.

Когда закрылась его родная шахта, не сдался, не спрятался с желанием всё забыть. На пенсию он вышел, но остался в строю. Пошёл работать на коксохимический завод. Там работал слесарем, затем мастером, позднее – начальником участка. Вспоминая прошлое, Рафик Аглямович принимает настоящее таким, как есть. Уверен, что городам КУБа, Губахе в частности, остаться на плаву, преодолеть депрессию 90-х помогло наличие крупных предприятий. Это и возможность найти работу, и помощь городу. Что говорить, ведь и по сей день многое делается в наших городах благодаря руководству «Метафракс Кемикалс» и «Губахинского кокса».

Шахтёр привык принимать жизнь такой, какая она есть. На судьбу не жалуется, напротив, горд, что ему досталась именно такая и другой не желает.

ШАХТА ЗАКАЛЯЕТ

В шахтёрской жизни Николая Моисеевича Губенко бывало всякое. Как он сам говорит, как у всех шахтёров. Кто спускался в забой, тот знает, что в любой момент может произойти трагедия. От этого никто не застрахован. Но, с другой стороны, это закаляет характер. Именно потому в шахте особенно ценится надёжность тех, кто рядом.

— Конечно, были страшные вещи. Помню, как-то пришли на смену. Я работал в ночь. Что такое?! Лава ходуном ходит, гуляет, как говорят шахтёры. Кровля падает, всё летит. Не успел заметить, как меня привалило. Хорошо, что был не один – с горным мастером. Он помог выбраться.

Мне тогда повезло. Но случались и более серьёзные аварии. Так, пришёл однажды на смену, узнаю, что два человека не вышли из шахты. Что случилось? Решил проверить. Прошёл на седьмой горизонт – никого. Осмотрел восьмой, тоже никого не вижу. Вдруг, смотрю, идёт кто-то с фонарём. Узнаю одного из тех, кто не вышел к пересменке. Пытаюсь что-то спросить, а он в шоке. Ничего не помнит, ни с кем был, ни как выбирался. Иду туда, откуда вышел рабочий. В конце забоя нахожу второго под завалом. К сожалению, было уже поздно.

Знал ли герой о подобных случаях, когда выбирал профессию? Конечно. Однако молодость, пример друзей и старших сыграли свою роль. Николай заболел шахтой и другого места работы не видел.

Николай Моисеевич 18 лет проработал на шахте имени Крупской. Начинал горнорабочим. Потом был мастером, замначальника участка. Смеётся: «До больших наград не дорос – директор наш, Борис Васильевич Голубчиков, награждать любил простых рабочих. Был у него такой принцип. Но не в наградах дело». Как и его коллега, Николай Моисеевич с теплотой вспоминает и свою шахту, и людей, с которыми довелось трудиться.

Как известно, шахту имени Крупской закрыли самой первой. Тут особо выбирать не приходилось. Помогла стихия. Из-за аварии шахта очень сильно пострадала при наводнении. Конечно, какое-то время работа там ещё продолжалась, но все действия были направлены на её закрытие. Тем более, что и запасы угля на старейшей шахте Губахи подходили к концу. Единственным вариантом могло стать возобновление разработки калининских горизонтов (шахта им. Калинина была закрыта давно из-за высокой аварийности). А так старая шахта уже утратила свою рентабельность.

В период закрытия, как вспоминает шахтёр, и профком, и руководство шахты, и горадминистрация по мере возможностей и сил старались поддержать горняков.

После закрытия шахты наш герой устроился на ГРЭС имени Кирова. Был инженером по технике безопасности. Затем и для ГРЭС наступили не лучшие времена. Пошли сокращения. Николай Моисеевич перешёл на коксохим в 2003 году. Оттуда в 2011-м ушёл на заслуженный отдых.

— Как по-вашему, что способствовало тому, что города Кизелбасса смогли избежать деградации?

— Думаю, об этом говорит моя судьба после шахты. Мы выжили за счёт других крупных предприятий. И по мере их развития будет продолжать жить и развиваться КУБ.

40 ЛЕТ ШАХТЁРСКОЙ СЛАВЫ

И вновь мы беседуем с полным кавалером ордена Шахтёрской славы. Дмитрий Никифорович Мороз родился на Западной Украине. В Губаху попал в 14 лет, поскольку родителей репрессировали. Поскольку надо было как-то жить, питаться, сразу пошёл работать. Сначала на лесоскладе, потом на погрузке. В 19 после окончания горнопромышленной школы устроился на шахту «Центральная» горнорабочим очистного забоя. Затем переквалифицировался в машиниста электровоза. Далее работал электрослесарем. Спустя время – горным мастером, заместителем начальника, начальником участка. Закончил трудовую деятельность на шахте в качестве её директора. В целом он отдал шахте сорок лет своей жизни. Как сам говорит, работал ещё с такими горняками-легендами, как Миронов и Камчадалов.

Как и двое других моих собеседников, Дмитрий Никифорович и после закрытия шахты не спешил уходить на покой. Некоторое время поработал в администрации при Геннадии Ивановиче Мишустине. Трудился в коммунальном хозяйстве.

Поскольку Дмитрий Никифорович прошёл все ступеньки от простого рабочего до директора, ему, как никому другому известны все светлые и тёмные стороны забоя.

— Скажите, пожалуйста, насколько правдоподобны слова, которые часто звучат в адрес шахтёров: это действительно была настолько почётная профессия? Какими привилегиями пользовались горняки?

— Вне сомнений, шахтёр – это почёт и уважение. Трудно назвать ещё какую-либо профессию, к которой было бы такое отношение. Да её и нет, пожалуй. Мы на себе ощущали это почтительное отношение. А привилегии… не знаю, мы о них не думали. Хотя, по себе могу сказать, профсоюз работал отлично. Нам всегда выделялись путёвки на курорт за 30% от стоимости, а то и вообще бесплатно.

— Дмитрий Никифорович, конечно, шахты все похожи, но всё равно у каждой есть свои особенности. Что характерно для шахты «Центральная»?

— Если говорить об особенностях, местами встречалось очень много метана и углекислоты. Потому проводились постоянные замеры, только после них можно было вести работы по разработке лавы. Ещё характерная особенность – залегание пластов. Они могли быть тонкими, тогда при помощи врубовой машины можно было пройти пласт довольно быстро. Но встречались достаточно толстые пласты. Мне, к примеру, довелось разрабатывать так называемый первый пласт. Его толщина – 4,5 метра. При такой толщине выемка идёт столбами. Горизонт делится на части, небольшие по длине. Это для того, чтобы безопаснее, удобнее и надёжнее закрепить штрек.

— Известно, что одной из проблем в шахте является обводнение. На «Центральной» как с этим справлялись?

— Тут способ один – выкачивали воду насосом на поверхность.

— А эта вода как-то очищалась?

— Нет, не было такой возможности. Мы в шахте работали в специальных масках, даже в противогазах, чтобы защитить лицо и органы дыхания от воздействия кислоты, которая обязательно присутствует в шахтных водах.

— Дмитрий Никифорович, а в период закрытия шахт, как происходило сворачивание угледобычи?

— Я, безусловно, не могу сказать про все шахты, но у нас старались проводить сворачивание ступенчато. Чтобы избежать сильного стресса. Ведь надо было думать о рабочих. Им необходимо как-то пережить этот период, адаптироваться, найти другую работу. Тяжело было смириться с закрытием. Профсоюз, конечно, старался помочь, насколько хватало возможностей.

Дмитрий Никифорович может много говорить о шахте, о сложностях и радостях горняцкого труда, и всё же самые тёплые воспоминания связаны у Дмитрия Никифоровича с шахтой и друзьями-шахтёрами.

— Шахта – это навсегда. А дружба шахтёрская не стареет. И тут неважно даже, были раньше друзьями или нет. До сих пор все, как родные. Порой иду по городу, встречу кого-нибудь. Даже сам могу и не узнать, меня узнают, здороваются. Обязательно остановимся, поговорим, вспомним былое. И настроение поднимается. А как иначе! Ведь шахта – это часть нашей жизни.

Вот такие они, шахтёры-ветераны. Что отличает всех моих собеседников от других? Пожалуй, преданность своей профессии, даже спустя столько лет. Юношеская влюблённость в шахту. Тут достаточно слышать интонацию, ту теплоту, с которой они все говорят о забое, о коллегах. А ещё всем им присуща удивительная бодрость духа. И характер, в котором сочетаются сразу твёрдость, настойчивость и мягкость, радушность. А ещё все они верят в то, что жизнь не прекратилась с закрытием шахт. Жизнь продолжается. Растут заводы, заново строят новое жильё, наводят в городах красоту и порядок… Значит, у нас есть будущее.

Автор: Людмила Лебедева